— Денвер был профессором Чикагского университета. Он не смог приехать я послал к ним вместо себя свою жену — профессиональную пианистку — с дочерью. Миссис Дежнер погибла в автомобильной катастрофе несколько лет назад, и с тех пор я ничего о них не слышал. А на прошлой неделе Деннер позвонил и попросил принять его дочь по поводу работы. Он сказал, что в Фенстере штата Миссури, где они сейчас живут, для нее нет ничего подходящего.

— Не слишком ли нахально с его стороны? На лице Филипа отразились скука и покорность судьбе.

— Я уделю девушке две минуты и отправлю собирать чемоданы. У нас нет никакой работы для человека с музыкальным образованием, и даже если бы была, я не взял бы на нее Лорен Деннер. Я никогда в жизни не встречал более раздражительного, скандального, невоспитанного, некрасивого ребенка. Ей было около девяти лет — круглолицая, веснушчатая, с копной рыжих волос, которые выглядели так, будто она никогда не причесывалась. Она носила очки в роговой оправе, и, Боже мой, этот ребенок смотрел на нас сверху вниз…

Секретарша Филипа Витворта взглянула на сидящую перед ней женщину в темно-синем шерстяном костюме и белой блузке со свободным воротником. Ее медового цвета волосы были собраны в элегантный пучок, мягкие завитки обрамляли живое, очень красивое лицо. У нее были высокие скулы, маленький нос, нежный округлый подбородок, но самым привлекательным в ней были глаза — удивительного бирюзового цвета.

— Мистер Витворт примет вас через несколько минут, — сказала секретарша, стараясь особенно не глазеть на посетительницу.

Он нажал кнопку восьмидесятого этажа, а Лорен с трудом подавила в себе желание пригладить волосы. Она подумала, что с губ у нее стерлась помада, а лицо забрызгано грязью. Но через мгновение она пришла в себя и решила, что разумная молодая женщина не должна так теряться, увидев красивое мужское лицо.

Чтобы проверить свое впечатление, она опять украдкой взглянула на Ника в то время как он следил за мелькающими цифрами на табло. Ей пришлось признаться себе, что она не ошиблась: высокий, широкоплечий, стройный. Густые темные волосы, модная стрижка. Мужественность отражалась в каждой черте его гордого лица: от ровных темных бровей до чувственного рта и высокомерно выступавшего подбородка. Лорен все еще изучала линию его губ, когда он вдруг, к ее ужасу, повернулся и насмешливо взглянул на нее холодными серыми глазами. Застигнутая врасплох, Лорен сказала первое, что ей пришло в голову:

— Я боюсь лифтов и стараюсь сконцентрировать внимание на чем-то, чтобы не думать о высоте.

— Это очень разумно, — заметил Ник. Насмешка в его голосе относилась, вероятно, к ее способности придумывать такую правдоподобную ложь. Лорен поняла, что ей не удалось обмануть его, и, чтобы не покраснеть, перевела взгляд на двери лифта, которые уже открывались на восьмидесятом этаже.

Лорен промолчала, и Ник через плечо посмотрел на нее. Она перевела взгляд на его лицо и заметила улыбку, которую он пытался скрыть. Очевидно, его забавляла вся эта ситуация: он сам в роли спасителя, ее наивный восторг. Лорен вдруг поняла то, что раньше не приходило ей в голову: в то время как она восхищалась его красотой, он совсем не воспринимал ее как женщину.

После шести лет поклонения и ухаживаний со стороны мужчин, их вздохов и пристальных взглядов она наконец встретила того, на кого хотела бы произвести впечатление, но он не обратил на нее никакого внимания. Абсолютно никакого. Немного озадаченная и разочарованная, Лорен постаралась не думать об этом. Его равнодушие можно было бы пережить, но он считал ее глупой, смешной девчонкой!

— Если вы хотите привести себя в порядок, то ванная комната направо. — Ник показал в сторону стены около бара.

— Где? — удивленно спросила Лорен.

— Идите прямо, а когда дойдете до стены, то протяните руку.

Его губы растянулись в усмешке, и Лорен, бросив на него сердитый взгляд, пошла в указанном направлении. Когда ее пальцы коснулись стены, что-то щелкнуло, и она вошла в открывшуюся перед ней просторную ванную.

Воздействие этих простых слов на остальных членов семьи было потрясающе: Дудли поперхнулся и свалился со стула с грохотом, от которого содрогнулась вся кухня; миссис Дурслей тоненько взвизгнула и прижала ладони ко рту; мистер Дурслей подскочил, и вены отчетливо выступили у него на висках.

— Я имел в виду «пожалуйста»! — быстро пояснил Гарри. — Я не имел…

— Я ТЕБЕ ЧТО ПРИКАЗЫВАЛ! — зарокотал дядя, разбрызгивая слюну по столу. — НИЧЕГО ЭТОГО… НА БУКВУ «В» В НАШЕЙ СЕМЬЕ!

— Но я…

— КАК ТЫ СМЕЕШЬ ПУГАТЬ ДУДЛИ! — рычал дядя Вернон, стуча кулаком по столу.

— Я всего лишь…

— Я ТЕБЯ ПРЕДУПРЕЖДАЛ! В МОЕМ ДОМЕ — НИ СЛОВА О ТВОЕЙ НЕНОРМАЛЬНОСТИ!

Гарри перевел взгляд с багровой физиономии дяди на бледное лицо тети, тщетно пытавшейся поднять Дудли на ноги.

— Ладно, — сказал Гарри, — всё…

Дядя Вернон сел, пыхтя как загнанный носорог, не спуская с Гарри пристального взгляда маленьких злобных глаз.

С того самого момента, как Гарри вернулся из школы на летние каникулы, дядя Вернон обращался с мальчиком так, как будто он был бомбой, готовой в любую минуту взорваться, и всё потому, что Гарри действительно не был нормальным ребенком. Точнее сказать, он был настолько не нормальным, насколько это вообще возможно.

Моя лодка стояла у старой, полуразрушенной пристани. Солнце скрылось за горизонтом, и поверхность реки, отливая то золотом, то сталью, искрилась сверкающей радугой ярких и бледных оттенков, незаметно переходящих один в другой.

Лодочник, сидя на крыше лодки, совершал намаз. Его фигура, склонившаяся в беззвучной молитве, на фоне огненного небосклона казалась высеченной из черного дерева.

Вечернюю тишину нарушал лишь стрекот цикад. Я сидел на ступенях ведущей к реке каменной лестницы, сквозь трещины которой пробились могучие корни ошотха [ошотх - священное фиговое дерево]. Передо мной возвышался большой старый дом с разбитыми окнами и развалившейся верандой. На душе было очень грустно, и глаза невольно наполнялись слезами. Неожиданно рядом раздался голос, при звуке которого я вздрогнул:

- Откуда изволили пожаловать, милостивый государь?

Я поднял голову и увидел истощенного, словно обиженного судьбой человека. Как у большинства бенгальцев, которым в поисках работы пришлось покинуть родные места, у него было изможденное лицо, на котором застыло безразличие. Поверх дхоти на этом господине был надет расстегнутый грязный и засаленный сюртук. По-видимому, несчастный недавно закончил работу и теперь, когда подошел час ужина, довольствовался лишь тем, что бродил по берегу реки и глотал свежий вечерний воздух.

Незнакомец присел рядом со мной.

- Я прибыл из Ранчи, - ответил я на его вопрос.

- Чем занимаетесь?